Антон Макарский: зачем жене бриллианты? Она же стекла не режет

— Вы вместе уже 12 лет. Скажите, вам «трудно быть рядом каждое утро», как поет группа «ЧАЙФ»? 

Антон: Трудно, когда мы не рядом. 

Виктория: Я сейчас вам расскажу то, что еще никому не рассказывала. Потому что наболело. Потому что через два дня снова улетать. У меня есть вторая жизнь в Америке. Вот вчера подружка спрашивает: «Как дела?» А я даже не знаю, что ответить. С одной стороны, у нас с Антоном в Москве все хорошо: много съемок, концертов. С другой стороны, в Лос-Анджелесе мне говорят: «Оставайся в США, мировую карьеру сделаешь!» То есть тоже все фантастически. Но друг с другом никак не сочетается... На студии Ocean Way Recording, где работали и Майкл Джексон, и Элтон Джон, и все-все-все, я записываю сейчас альбом. В нем звучит популярная электронная музыка, я пою и поп, и рок — все стили, на которые способна. Продюсеры уверяют: мой проект будет слушать весь мир! И не понимают, зачем я все время куда-то улетаю из Штатов. Говорю им: «У меня муж в России, я без него не могу! Он очень хороший актер, безумно много снимается». Они: «Привози его сюда, ему тут вообще не надо будет работать!» — в том смысле, что я обеспечу обоих. Но Антону в Америке категорически не нравится. И, видимо, мне придется ему уступить... 

Антон: Да, может, и не придется! Хорошо, что в США нашлись люди с другим отношением к музыке, нежели здесь. Пусть их профессионализм и талант моей жены совпадут. Никакого выбора — муж и Россия или карьера и Америка — перед Викой никогда не стояло. Здесь все однозначно: либо заинтересованные люди идут на компромисс и соглашаются с тем, что Вика живет в России, либо мы будем искать другие варианты. Все ясно, чисто, прозрачно и понятно. А то, что сейчас Вика там работает, — слава Богу! 

Виктория: Это он сейчас так говорит. А когда встречает меня в аэропорту — несчастный, с лицом, перемазанным шоколадкой, хочется все бросить и больше никогда от него не улетать! 

Антон: Я сам хотел заставить Вику снова петь. Она упиралась всеми возможными способами. Но я настоял, ударив кулаком по столу. (Смеется.) Знаете, на свете крайне мало гениальных людей, очень немного талантливых и существенно больше способных. Вот я способный, а Вика — она талантливая! Если у нее все получится, я могу, например, смело ехать в деревню и набирать там подростковую футбольную команду. 


— Значит, Вика будет раскрывать талант,  а вы ее навещать. Вот сколько раз вы уже летали к ней в Америку? 

Антон: Один. 

Виктория: В Майами ему не понравилось, в Орландо не понравилось... 

Антон: То ли дело в Сергиевом Посаде­... 

Виктория: В Америку я полетела сначала одна. А когда продюсеры предложили: «Оставайся, купим твой альбом еще до записи», привезла в Америку Антона. Надеялась перетянуть его туда хотя бы на год. Показала ему все самое-самое. И вот сидит Антон на яхте, ноет: «Я в деревню хочу...» Ему — розовое шампанское, устрицы, а он: «Грибочков бы, самогоночки...» 

Антон: Вот вроде бы 12 лет мы уже вместе, вроде бы знает меня досконально. Убеждалась не раз, что я не люблю все эти пальмы и роскошные отели! И каждый раз одинаково оправдывается: «Я просто подумала...» Или привезет мне какую-нибудь штуковину эдакую. Я говорю: «Ну и зачем мне это?!» 


— Какую такую штуковину? 

Антон: Не знаю, одежду какую-нибудь. Говорю: «Вик, ты же понимаешь, я это никогда в жизни не надену». А она опять: «А я просто подумала, раз она такая красивая...» 


— Вик, а от каких вещей он отказывался? 

Виктория: От замечательных! Roberto Cavalli, Dolce & Gabbana... Я Антону привожу всегда очень дорогие джинсы, футболки, куртки... 

Антон: ...и мы их дарим друзьям... 

Виктория: ...и все наши музыканты одеваются очень хорошо, а Макарский очень плохо. (Смеются.) Он по пять лет ходит в какой-то непонятной маечке, которую выбирает по принципу, известному только ему самому. 


— Антон, так огласите же ваши футболоч­­ные принципы. 

Антон: Футболка не должна мяться и не должна быть в обтяжку, чтобы я не чувствовал, будто сижу голый. 

Желательно, чтобы была черного цвета и с широким воротом. Тогда на съемках я смогу снимать ее, не пачкая гримом. И еще она должна долго протянуть, потому что я, полюбив вещь, занашиваю ее до дыр. Это семейное: у меня дедушка такой, бабушка даже рвала его латаные-перелатаные штаны и рубашки. Сейчас, например, я ношу куртку, за которую Вика меня только недавно ругать перестала. Поняла, что бесполезно. 

Виктория: Первые девять лет ругала. 

Антон: Не девять, а семь. Этой куртке всего девять лет. 

Виктория: Одиннадцать! 

Антон: Да с 2002 года она у меня, с «Нотр-Дама...». 


— По случаю премьеры купили? 

Антон: Я ее не покупал, мне ее в Diesel подарили. 


— Зашли в магазин, а хозяин от радости упал в обморок? 

Антон: Там какая-то съемка была, и мне ее презентовали. Эта куртка приросла ко мне: я ношу ее летом, осенью, зимой и весной. А сейчас не надел... 

Виктория: ...знал, что двадцатую фотосессию в ней я не переживу! 


— Вика, вы не пытались ее незаметно подменить на вешалке? 

Виктория: Я привозила ему другие кожаные куртки, очень похожие на старую. Но толку-то... Чтобы вы оценили масштаб явления, я должна рассказать про тапочки. У него есть тапочки, которые он сносил до дыр. Они как носки, только с подошвой, их выпускает какая-то то ли немецкая, то ли английская фирма. Чтобы Антону их заменить, я купила точно такие же новые. Они до сих пор лежат ни разу не надеванные! 

Антон: Ну, у меня есть еще те... 

Виктория: Знаете, мне это внушает некоторый оптимизм! Он же ко мне привык еще больше, чем к тапочкам, и, когда я буду старенькая, с дырочками, он меня все равно на новую не променяет­. 

Антон: Буду говорить: «Зачем мне молодая жена? Еще эта послужит». 


— Вика, были у вас когда-нибудь поползновения посмотреть, кто звонит Макарскому или эсэмэски пишет? 

Виктория: Вообще никогда не смотрю! 

Антон: Моя почта — ее почта, я туда не захожу, ее Вика проверяет. 

Виктория: То есть у нас общая электронная почта: makarskie. 


— Это так трогательно... 

Виктория: Общая почта — это часть нашей общей жизни. Забавно, я же никогда не хотела быть мужней женой — с детства отличалась крайней самостоятельностью. И наверное, поэтому мне в 16 лет и начали делать предложения. К родителям, как в старые времена, приезжали свататься. За мной ухаживало дикое количество богатейших людей — красивых, умных. Я говорила: «Я же тебя не люблю. Как я могу выйти за тебя замуж?» Но человек не понимал, что происходит: он же замуж зовет, а не развлечься. Ему же ни одна баба никогда не отказывала, а тут... Когда же я встретила бедного студента Антошу, меня не понимал никто. Мы же все заражены стереотипами: большие деньги, особняки, водители — ухватишь, и будет тебе счастье. А мы с Антоном, наверное, потому так счастливо живем, что без стереотипов обходимся. Вот я очень люблю водить машину. Счастлива, когда в пять утра встаю и еду в Минск, где живут мои родные. Счастлива, когда намываю каждый уголок в своем доме. Поди кому объясни, что человек может быть счастливым от уборки. Еще я счастлива из-за того, что сама веду все дела. А кому-то нужны обслуга, бриллианты... 


— Да, Антон, вы дарите Вике бриллианты? 

Антон: Нет. Они ее не радуют. 

Виктория: Хотя как-то он попал под власть стереотипа и стал копить мне на бриллианты. 

Антон: Ничего подобного, ты просто не поняла юмора. Вика везде ходила и говорила: «А мне Антон бриллианты не дарит». Я ныкал, ныкал деньги (это тоже семейная черта), а когда нычка стала уже какой-то неприлично большой, просто сказал: «Вик, ты говорила всегда, что я тебе не покупаю бриллианты, — так можешь купить себе бриллиантище». Но она решила, что лучше купить землю под наш будущий дом. А бриллиант — это глупость какая-то бесполезная. Что с ним делать? Он невкусный. Разве что стекло им резать... 


— Что же дарите тогда? 

Антон: В день рождения Вика должна получить букет сирени. Так что 22 мая я лазаю по всем дворам и обрываю кусты. (Смеются.) Это у нее с детства идет, ей мама всегда дарила. Запах сирени — это запах дня рождения. 


— А более существенные дары? 

Антон: Вот четыре года назад на 8 Марта подарил красный «хаммер», который стал звездой криминальных хроник: у нас его угнали, а через несколько дней счастливо нашли. Вроде крупнее этого подарка пока ничего не было. Я вообще очень тугой на придумывание сюрпризов, поэтому мы друг другу подарки делаем, когда куда-то вместе едем. Загорелись глаза при виде какой-то вещи — значит, она нужна. Лично у меня глаза горят, когда вижу спортивные снаряды и тренажеры. 

Виктория: А как-то в Америке Антон заметил в магазине ужасную куртку, дешевую-дешевую! Из нее торчали нитки, она была из дерматина. 

Антон: Она была как у летчика! 

Виктория: И он как ребенок вцепился в эту куртку. 

Антон: А она мне ее не купила... 


—Так и запишем. Пожалела для мужа $8. 

Виктория: Не восемь, а где-то восемьдесят стоил этот кошмар. У нее швы расходились... 

Антон: Но она же была как у летчика! В итоге Вика с моим другом Сашей силой вытащили меня из магазина. 

Виктория: Антош, ты у меня и так ходишь как босяк. Он потом еще неделю вспоминал, что я не дала ему эту куртку купить. Его друг уже готов был согласиться, сказал: «Антон же достаточно зарабатывает, чтобы позволить себе ходить в том, в чем он хочет». Я ответила: «Да! Но не в таком! Люди и так думают, что я его не кормлю и не одеваю». 


— Антон, а бывали случаи, когда у Виктории загорелись глаза, а вы сказали: «Нет»? 

Антон: Конечно. Она без меня очень часто покупает вещи, которые ей не идут. У нее есть младшая сестра Моника. И Вика регулярно привозит то, что идеально подходит Моничке, но совершенно не подходит ей самой. Какие-то рюшечки, кружавчики, гламурные штучки а-ля Мэрилин Монро. А Вика другая! Как она сама может этого не замечать? Стоит и хвастается обновкой, которая с ее обликом не сочетается! 


— А вы что тогда делаете? 

Антон: Я говорю: «Ты что, издеваешься? Это платье больше никогда не наденешь. Поняла?» 


— И Вика говорит: «Хорошо, мой господин»? 

Антон: Ну примерно. А как иначе? Если она будет в этом платье, я с ней просто никуда не пойду. 

Виктория: До встречи с Антоном мне было совершенно все равно, что обо мне думают мужчины. Я никогда в жизни не пыталась завлечь их, обольстить. А в  Антона влюбилась — и мне первый раз в жизни дико захотелось нравиться. Я стала покупать какие-то пеньюары, чулочки в сеточку, красное кружевное белье. А Антон смотрел на эти соблазнительные наряды с чувством глубочайшего недоумения. 


— Вика, наряженная как зайчик из Playboy, открывает вам дверь, а вы от нее пятитесь: «Боже мой, я что, ошибся квартирой?» 

Антон: Именно так все и было. Если бы Вике это шло, то и слава Богу. Я бы радовался. Но у нее типаж очень естественной девушки. Сначала она думала, что я специально запрещаю ей наряжаться, потому что хочу сделать из нее серую мышь. И только сейчас, спустя 12 лет, начала приходить к мысли, что я действую без всякого тайного умысла. Вот красить губы ей тоже не идет. И я ей честно говорю: «Это ужасно». 

Виктория: Сейчас у меня дома вообще ни одной помады нет. 

Антон: Я говорю прямо. Хотя, может, конечно, в этом и неправ. 

Виктория: Макарский — идеал интеллигентности. Он всегда невероятно деликатен и на съемочной площадке, и со всеми людьми, с которыми общается. Но к себе он очень строг, а меня считает своей половиной. 

Антон: Что касается очень близких людей, я люблю общаться так: что на уме, то и на языке. И это особенно касается моей жены, бедной, разнесчастной: она моментально получает от меня в глаза всю правду. 


— То есть не только ее гардеробу и макияжу достается? 

Антон: И действиям, и лексикону. 


— А лексикон чем не угодил? 

Антон: Всякое с ним бывает. 


— В нем есть неприличные слова? 

Виктория: Если я говорю, что кто-то поступил как сволочь, Антон говорит: «Как ты можешь называть человека таким словом?!» 

Антон: Не надо так делать! 

Виктория: Я уже почти перестала. Но  у меня логика, как в анекдоте, где ребенок говорит: «Как? «Это самое» есть, а слова нет?» Иногда человек совершает отвратительные поступки, и приличными словами их просто не назовешь. 

Например, четыре года назад нас с Антоном ограбили. Мы года три не появлялись в своей квартире — жили на съемной. Возникло страшное ощущение разоренного гнезда... Мы не убивались из-за денег, но мне, например, было дико жалко бабушкину губную гармошку, со звуками которой связано мое детство. Антон потом подарил мне такую же, тоже старинную. Я прямо расплакалась, потому что для меня это было символом возвращения домой. Потом была эпопея, как нам строили-строили, да сарай построили... 


— И как Антон-то все это называет? 

Виктория: Антон просто молчит. 

Антон: Я не просто молчу. Какой смысл отвечать злом на зло, хамством на хамство? От этого человек еще больше озлобляется и на следующего, с кем пересекается, еще больше негатива выплескивает. 

Виктория: Даже когда нас обманывают как последних лохов, Антошина позиция такова: «Вика, представляешь, как им-то тяжело сейчас?» 

Антон: Любому человеку, делающему черное дело, гораздо тяжелее. 

Виктория: Я вот еще не доросла до уровня, чтобы просто взять и сказать: «Ай-ай-ай, бедные, обманули нас, без денег оставили, как же им плохо теперь! А мы-то ладно уж, как-нибудь...» 

Антон: Вика, не «как-нибудь», а слава Богу, что нам пока все удается. Я помню рассказ своего деда о том, как началась война. Он был тогда совсем маленьким. Люди, теряя все — не дом, а вообще все, включая родных! — продолжали выживать. А кто-то не продолжал, сидел и горевал... Но победили в итоге те, кто не опустил руки. Это как раз моя позиция — человека, который выживет. 


— Но Виктория тоже выживет, просто... 

Антон: Конечно, выживет. Потому что она моя жена, я ее вытащу! 

Виктория: Это ты выживешь, потому что рядом с тобой тигрица такая! 


— Мне кажется, вы оба столько раз друг друга за эти годы вытаскивали! И выживать помогали... Взять хотя бы прошлый январь, когда Антону срочно понадобилась сложнейшая операция по замене тазобедренного сустава (у актера оказался запущенный артроз после травмы, которую он получил, снимаясь в фильме «Возвращение мушкетеров, или Сокровища кардинала Мазарини». — Прим. «ТН»). 

Виктория: Да, как вспомню сейчас. Я увидела Антона после операции абсолютно белого и всего в трубках — и так вцепилась, что меня можно было от него только отпилить. Больше двух недель оставалась с ним, даже воздухом за все это время подышать не вышла. У него не приживался протез.  У Антона долго была высокая температура и запредельно низкое давление. Он потел так, что надо было его переодевать каждые двадцать минут. Я почти не спала, а медсестры, которым я очень облегчила жизнь, со слезами на глазах приносили мне кофе. 

Антон: Операцию делали в Израиле, в американской клинике. В палате стоя­ли две кровати, но спать на свободной было запрещено категорически! Это дорогая больница, спишь — значит, занимаешь платное место. Сначала Вике разрешали только сидеть в специальных креслах для посетителей. Но через двое суток главврач, увидев ее самоотверженность, разрешил ей принимать горизонтальную позицию. 


— Значит, хорошая сиделка получилась? 

Антон: Слишком хорошая — а потому ужасная! Мне прицепили на палец датчик, который следит за давлением и с частотой пульса говорит: «пип-пип-пип». Естественно, когда я засыпал, пульс замедлялся. И тогда Вика подрывалась меня тормошить, бежала к врачам с воплем: «Он сейчас умрет!!! Помогите!!!» 

Виктория: Мне казалось, что у него сейчас остановится сердце. 

Антон: В итоге я попросил снять с меня аппарат. Сказал, что с сердцем у меня все в порядке, а жена мне из-за этого прибора спать не дает. 

Виктория: Антон оказался особенным больным. В израильской медицине давно уже XXII век наступил. Больному в руку дают кнопку, и он сам впрыскивает себе в вену морфий. Антону сказали нажимать каждые восемь минут, а он отказался. Сказал: «Не хочу становиться наркоманом!» — и терпел. А боль была адская — считай, полбедра вырезали и протезом заменили. 

Антон: И все равно это был для меня прекрасный отпуск! Один из двух. Второй — когда спустя полгода мой ломаный-переломаный нос все-таки решили прооперировать. Внешне он так и остался кривоватым, зато исправили все внутри, и теперь я прекрасно дышу носом, чего не было уже много лет. 


— А почему отпуск? И больно, и скучно в больнице лежать... 

Антон: Зато можно с абсолютно спокойной душой не заставлять себя что-то делать, не изнурять повышенными физическими тренировками. Можно читать что хочешь, смотреть что хочешь. И безо всякого чувства вины просто лежать. 

Виктория: А я боялась отойти от него даже на минуту. 

Антон: В нашей семье всегда было наивысшим удовольствием доставлять друг другу радость. Я помню, как сделал это открытие в детстве. Готовит бабушка утку, и я, зная, что мама любит крылышко, оставляю его ей.  Вика точно такая же. А для меня, если лежу беспомощный, лучшая забота — это оставить в покое, делая какие-то минимально необходимые вещи: трубку поправить, еще что-то... 

Виктория: Ну хватит, разве ты смог бы тогда без меня? 

Антон: Не хочу тебя обижать, любимая, но я бы смог... Я же мужчина. 

Виктория: Но ведь со мной тебе было лучше? 

Антон: Ну что ты глупости спрашиваешь?! 

 

---

 

Антон Макарский

Когда и где родился: 26 ноября 1975 года в Пензе 

Знак зодиака: Стрелец 

Образование: окончил Театральное училище им. Щукина 

Карьера: служил в армии в Ансамбле песни и пляски ВВ МВД РФ. Играл в мюзиклах «Метро» (1999), «Нотр-Дам де Пари» (2002). Снялся в 29 фильмах: «Бедная Настя» (2003), «Грехи отцов» (2004), «Пером и шпагой» (2007) и др. Вместе с женой выступает с концертной программой «Живой концерт» 

 

Виктория Морозова

Когда и где родилась: 22 мая 1973 года в Белоруссии 

Знак зодиака: Близнецы 

Образование: окончила Витебское музыкальное училище, режиссерский факультет РАТИ 

Карьера: победила на Фестивале польской песни в Витебске, на фестивале канала Россия «Звезды XXI века». Играла в мюзикле «Метро» (1999),  рок-опере «Парфюмер» (2010)